— Вить, вот мы с тобой уже сколько лет знакомы? Тридцать? — спросил Сема, открывая банку сайры.
— Двадцать семь, — поправил Царев и смахнул хлебные крошки со стола.
— Ну не суть. И вот за это время я сменил три профессии, построил и сжег до основания четыре бизнеса, женился, развелся, снова женился, а ты все по пианине стучишь…
— Ну так я же пианист.
— И какой! — с воодушевлением сказал Сема, намазывая масло на хлеб. — Когда ты играешь, у меня аж сердце замирает! Жить хочется, ну или умереть… Но не кормит же музыка, как я погляжу?
— Не кормит, — безнадежно подтвердил Царев и окинул взглядом маленькую серую кухоньку с видом на трамвайное депо. — Хотя я сам виноват. Надо просто быть чуть напористее и…
— Да-да-да, напористее, — перебил его друг, — это понятно. Но все равно же гроши платят. А у меня есть для тебя предложение, которое ты, как творческий человек, оценишь, — уже разливая горькую по кружкам сказал Сема. — Я тебе не рассказывал, но вот уже пять лет я тружусь в конторе, о которой ты, я уверен, никогда не слышал и вряд ли услышишь где-то еще… — Сема кивнул самому себе и выпил, не чокаясь с товарищем.
Царев тоже выпил и смиренно ждал, когда друг продолжит. Проведя годы за клавиатурой массивного инструмента, он осознал, что ноты могут выразить мысль гораздо точнее и глубже, чем слова. Поэтому чаще он предпочитал молчать, если не мог сыграть в ответ.
— Я стал важным человеком, по-настоящему важным! — Сема облизал губы и торжественно, но вполголоса, словно это большой секрет, заявил: — Я работаю на саму Судьбу! От моих действий буквально зависит, будет человек счастлив или нет. Умрет или будет жить. Найдет себя или потеряет.
— В столовку, что ли, нашу устроился поваром? — поморщился Царев, вытирая рот.
— Дурак ты, — обиделся Сема. — Говорю же, на Судьбу тружусь.
Он достал из кармана смятую бумагу и разгладил на столе. Это была зарплатная квитанция, где Витя заметил хорошенькую сумму и необычную печать ОАО «Техники Судьбы».
— Странное название. Чем занимаетесь? — спросил Царев, откусывая от бутерброда.
— Вить, ты вроде не дурак, консерваторию окончил. Или тебе эти твои си-бемоли окончательно мозг прогрызли?
Царев обиделся и начал убирать скудное пиршество со стола.
— Погоди, не дуйся, я покажу, — схватил его за руку друг и, закинув в рот какую-то таблетку, растворился в воздухе.
— Вот что бывает, когда берешь оплату за репетиторство водкой…
Царев даже не подозревал, чем закончится его скромный прием по случаю увольнения из театра, где он еле сводил концы с концами последние пять лет. Сема против воли напоил его какой-то странной микстурой, от которой Царев протрезвел, научился летать, исчезать и попадать в квартиры через закрытые окна. Вместе они облетели за ночь три семьи, за которыми, по словам Семена, тот был закреплен и которым выстраивал судьбу на грядущие сутки: немного передвигал мебель, прятал обувь, менял время на часах, перенаправлял деньги с карт в неизвестных направлениях и портил сновидения.
— Ну как тебе? — спросил Сема, когда город проснулся и люди начали попадать в ситуации, заранее смоделированные техником судьбы.
— Это какое-то колдовство, да? — спросил Царев, все еще не верящий в чудеса прошедшей ночи.
— Да какое колдовство… Обычные препараты, одобренные Минздравом, — цокнул языком старый друг.
— Но зачем ты мне это показал?
— У меня на участке вакансия открылась, я решил тебе предложить. У нас сейчас кое-какие перемены намечаются. Ходят слухи, что грядут увольнения, а тут местечко появилось… Считай, удача. Есть время подумать до вечера.
Он похлопал друга по плечу, выбив из него ночную пыль, и отправился восвояси — на этот раз через обычную дверь, а не через окно, как делал всю ночь.
Возбужденный Царев так и не смог уснуть. Он проверил давление, температуру и сдал экспресс-анализ крови. Никаких отклонений от нормы, не считая чуть повышенного холестерина. Получалось, что все было взаправду.
Весь день он провел, крутясь возле инструмента: натирал его специальным полиролем, очищал клавиши и гладил педали, но не играл. Витя чувствовал себя предателем, который вот-вот согласится променять любимого друга и свои принципы на какую-то странную, но хорошо оплачиваемую работу, никак не связанную с музыкой. Но решение надо было принять. Царев поставил стул, открыл крышку пианино, закрыл глаза и наугад опустил все десять пальцев на клавиатуру. Зазвучал Брамс.
— Что ж, так тому и быть, — заключил вслух Царев и, доиграв сонату, оделся, обулся и побрел на остановку.
Как и сказал Сема, вакантное место действительно было. У молодого и не слишком успешного в жизни оператора кол-центра Яны Клюквиной умер ее техник судьбы. Да, так бывает, техники же ― обычные люди. А обычные люди не могут останавливать лбом пули, бетонные блоки и поезда без последствий для своего здоровья. Техник Клюквиной заигрался с собственной судьбой и, пытаясь проделать все это одновременно, не выжил.
В Бюро Цареву доходчиво объяснили, что судьба — это как бы точный механизм, за которым надо постоянно следить, чтобы не давал люфта. Потом Витю две недели таскали по стажировкам, заставили выучить КОДЕКС, выдали корочки, набор инструментов, личный судьбофон и наконец отправили на первую смену.
— «Успех на работе. Минимум три удачных заявки», — прочитал Витя задание, стоя ночью на чужой кухне. К заданию прилагались рекомендации. — Чушь какая-то. Как это вообще поможет? — бубнил пианист, накачивая продукты в холодильнике Клюквиной дополнительными витаминами, подкладывая ей деньги в кошелек, стирая пыль с лампочек и отмывая окна от копоти.
Проведя полночи за выполнением рекомендаций, новоиспеченный техник не отправился домой спать, а решил понаблюдать за своей подопечной — оценить результат проделанной работы. Приняв таблетку бодрости, он стал ждать утра.
Клюквина была мечтой психотерапевта и главным потребителем всякой мотивационной литературы. Комплексы, душевные тревоги, наследственная глупость. Когда на собеседовании ее спросили про стрессоустойчивость, Яна полчаса не могла успокоиться и плакала, но ее все равно взяли за красивые, красные от слез глаза. И еще потому, что ее дядя знал директора кол-центра.
Вкусно позавтракав, обнаружив лишние деньги в кошельке и напитавшись солнечным светом через чистые стекла, Яна зарядилась хорошим настроением и отправилась на работу. Царев успокоился. В таком настроении можно вершить великие дела и сворачивать горы ― не то что звонки принимать.
Но как только первый клиент облаял Яну за то, что ему пришел не тот унитаз, вся уверенность оператора выветрилась, словно люксовые духи, купленные возле метро.
Дальше становилось только хуже. Каждый новый клиент вводил Клюквину в ступор, и девушка часто ставила звонок на удержание, чтобы успокоиться, а затем продолжить беседу. Идиотская музыка в динамике клиента лишь разжигала его враждебность, и как только Клюквина возвращалась с ответом, человек посылал ее обратно или просил предоставить другого оператора.
Понимая, что скорее глухонемой продаст слепому картину по номерам, чем Клюквина — итальянское биде человеку, которому как раз нужно итальянское биде, Царев поступил как обычно: взвалил все на себя. Он звонил в кол-центр сантехнического магазина до тех пор, пока трубку не взяла Яна. Витя решил сам сделать заказ, исходя из своих скромных финансовых возможностей, а заодно поднатаскать свою клиентку на продажи.
Спустя пять минут общения с Яной ему хотелось разговаривать исключительно матом, чего он никогда себе не позволял, даже обучая студентов. Клюквина ничего не понимала в банальных вещах, не могла отличить душевую лейку от садовой, не знала, где на сайте магазина искать смесители, а слово «унитаз» стеснялась произносить вслух. Потом она десять минут составляла заявку, постоянно путала имя клиента и не единожды переходила на ты.
Но больше всего раздражала та самая монотонная и доводившая до белого каления мелодия, которая играла в динамике всякий раз, когда Яна просила «обождать минутку», пока она занимается вопросом.
Через полчаса Царев все же смог оформить три заказа и, совершенно изможденный, поехал домой, где четыре часа играл Штрауса, пока его не отпустило, а дурацкая мелодия не выветрилась из головы.
***
Этой же ночью пришла новая разнарядка: «Пять успешных заявок на работе». И те же рекомендации: витамины, солнце, успокаивающий чай, приятные мысли…
— Да вы издеваетесь! — возмущался Царев, глядя на инструкции.
Сделав все точно как было рекомендовано, педантичный Витя снова решил понаблюдать, веря в предначертанный успех. Сегодня Клюквина сделала минус одну заявку. Позвонил один из клиентов и отказался от недавнего заказа. Совершенно разбитая неудачами, Яна то и дело включала людям зубосводящую музыку, а сама бежала в уборную, чтобы поплакать.
«Я так с тобой последние штаны на ершик для унитаза променяю», — задумался Царев, понимая, что все заявки снова ложатся на его плечи.
Вечером он созвонился с мастером и попросил подключить его судьбофон к рабочему телефону Клюквиной, чтобы следить за ней из дома. На следующий день все повторилось: разнарядка, инструкции, слезы и сопли Клюквиной, требовательные клиенты.
Когда позвонил очередной нервный заказчик и начал требовать консультацию, в которой не нуждался, Царев уже знал, что через минуту Яна сдуется и включит ему раздражающую полифонию, а сама будет пить чай с ромашкой, пока не наберется храбрости. Так и случилось.
Терпеть больше не было сил. Некомпетентность и глупость Витя мог простить, но эту музыкальную диарею он был готов лечить даже вопреки собственным принципам. Понимая, что это полное отступление от правил и стопроцентное увольнение, пианист сделал то, чего никогда не делал раньше: проявил инициативу.
В нужный момент Царев перевел звонок на себя. Чувствуя настроение клиента, всю злобу и ненависть, переполняющую человека, техник начал играть ему на пианино.
Играл Царев от души: что-то очень душещипательное и проникновенное, такое, что самый твердый камень растает, как снежинка на ладони. Он сам не знал, что это было. Какая-то истеричная импровизация: немного классики, немного пост-рока, обрывки попсовых мотивов — сплошь настроение, а не конкретная мелодия. Царев ругался, плакал и молил о пощаде через музыкальный инструмент, и это было так доходчиво, что когда в динамике снова зазвучала Клюквина, клиент уже был в совершенно другом расположении духа. Еле сдерживая чувства от искренней игры Царева, мужчина вежливо попросил выставить ему счет на конкретную модель и, больше не задавая никаких вопросов, оплатил его.
Витя сам не верил в успех. Это было невероятно и очень странно. Результат надо было закрепить. Раздался звонок, на проводе была женщина, явно заряженная на скандал. Через тридцать секунд Клюквина уже вышла из разговора, зато в него вошел Царев. Включив громкую связь, он положил телефон на пианино и заиграл.
— Опять какое-то Какашка, — послышался вскоре из динамика противный голосок. — Хоть бы раз Аллегрову включили…
Для Царева это было проще пареной репы. Не прекращая играть, он плавно перешел на «Шальную императрицу».
Вскоре из динамика послышался вокал. Причем звучал не один голос, а два; потом голосов стало три. Когда вернулась Клюквина, женщины в динамике наперебой просили снова поставить телефон на удержание и «заказали» у пианиста Ваенгу, затем ― Буланову, а закончили Натали. В динамике пели, рыдали, смеялись и еще, кажется, стреляло шампанское. Клюквина не понимала, в чем дело, но сбросить вызов не могла по правилам кол-центра. После мини-концерта у нее купили три поддона плитки в египетском стиле и раковину модели «Императрица».
Конечно, успех был сомнительным, метод срабатывал не на всех звонках, но этим же вечером Царев набрался храбрости и позвонил мастеру. Убедившись, что его не уволили, он выпросил разрешение на свою методику. Так как на судьбу это никак не влияло, ему дали зеленый свет и даже похвалили.
Тут-то у Царева и началось раздолье. Не тратя время на идиотские рекомендации, он начал делать то, что умел и любил лучше всего: играл на пианино. Клиенты смеялись, рыдали, пели и подыгрывали на музыкальных инструментах. Это были настоящие телефонные концерты. Люди без конца благодарили ничего не понимающую Клюквину за бог знает какие заслуги.
Приободрившись этой невероятной похвалой и удачными заказами, Яна обрела кое-какую уверенность и начала сама работать более активно и менее эмоционально, а Витя был просто счастлив. Да, он играл не то, что хотел сам, но он играл. А это было главное. К тому же больше всего людям нравились именно его импровизации.
Так продолжалось две недели. Вскоре Цареву пришла первая зарплата. На нее он смог проставиться Семе за приглашение на работу, купить занавески на кухню и заполнить холодильник едой.
Кажется, жизнь налаживалась, вот только на судьбофон начали приходить другие задания, которые никак нельзя было решить при помощи музыки: передвинуть мебель, разморозить холодильник, затопить соседей. Царев стал лениться и выполнял работу вполсилы, мечтая как можно скорее вернуться к игре. Но вскоре Клюквина научилась сама справляться с заявками и перестала включать режим ожидания. Это был конец.
Царев не мог смириться с переменами и только лишний раз убедился в том, что, кроме любимого пианино, ему ничего больше не интересно в этой жизни. В итоге через месяц Клюквину передали другому технику, а Витю попросили сдать судьбофон и рассчитали.
Этим же вечером он обзвонил все конторы, где раньше работал, а потом выложил объявление о репетиторстве. Все возвращалось на круги своя и не могло не огорчать. Через пару дней поступил первый звонок, но совершенно не тот, который ожидал Витя.
— Это же вы техник-пианист? — спросил взволнованный голос.
— Я уже не работаю техником, меня уволили, — ответил Царев и хотел сбросить вызов, но ему не дали.
— Да вы что? Ай-ай-ай, как же так — уволили?
— Очень просто. Не справляюсь.
— Да про вас же легенды ходят! Вы на всё Бюро прославились.
— Здорово, — безрадостно сказал Царев.
— Слу-у-шайте, раз уж вы все равно теперь без работы, не хотите шабашку взять? У меня клиент проблемный…
— Да не нравится мне эта работа: носки прятать, телефоны разряжать… Не мое это!
— Так и не надо! Это я и сам могу, с носками-то. Мне другое надо. Клиент у меня в кол-центре банка работает, а туда, сами знаете в каком настроении люди звонят. Я думал к вам на курсы записаться и тоже играть научиться, но раз вы свободны, то, может, вы?
— Я? Играть? — удивился Царев. — Но я же не работаю…
— Тем лучше, значит, график свободный, — наседал мужчина. — Ну что вам терять, кроме времени?
«И то верно», — подумал Царев и, не особо раздумывая, согласился.
Через шесть месяцев у полусотни техников на судьбофонах стояло приложение с определением музыкальных предпочтений, а счастливый Царев, на радость соседям, работал с утра и до позднего вечера, не покидая собственной квартиры. А вскоре мужчина набрал группу учеников из бывших коллег-техников, которые тоже видели потенциал в таком подходе.
Сам он, конечно, не стал возвращаться в Бюро, но и память ему не стерли, как это обычно бывало с теми, кто увольнялся. Сделали поблажку, как независимому специалисту. А все благодаря Семену — лучшему другу Царева и по совместительству его личному технику, который пошел однажды против правил, желая помочь товарищу. На это, возможно, тоже была воля Судьбы, а может, всему виной хитрый обход ее установок, который вряд ли сможет нанести какой-либо ущерб мирозданию. Кто знает…
Александр Райн
— Двадцать семь, — поправил Царев и смахнул хлебные крошки со стола.
— Ну не суть. И вот за это время я сменил три профессии, построил и сжег до основания четыре бизнеса, женился, развелся, снова женился, а ты все по пианине стучишь…
— Ну так я же пианист.
— И какой! — с воодушевлением сказал Сема, намазывая масло на хлеб. — Когда ты играешь, у меня аж сердце замирает! Жить хочется, ну или умереть… Но не кормит же музыка, как я погляжу?
— Не кормит, — безнадежно подтвердил Царев и окинул взглядом маленькую серую кухоньку с видом на трамвайное депо. — Хотя я сам виноват. Надо просто быть чуть напористее и…
— Да-да-да, напористее, — перебил его друг, — это понятно. Но все равно же гроши платят. А у меня есть для тебя предложение, которое ты, как творческий человек, оценишь, — уже разливая горькую по кружкам сказал Сема. — Я тебе не рассказывал, но вот уже пять лет я тружусь в конторе, о которой ты, я уверен, никогда не слышал и вряд ли услышишь где-то еще… — Сема кивнул самому себе и выпил, не чокаясь с товарищем.
Царев тоже выпил и смиренно ждал, когда друг продолжит. Проведя годы за клавиатурой массивного инструмента, он осознал, что ноты могут выразить мысль гораздо точнее и глубже, чем слова. Поэтому чаще он предпочитал молчать, если не мог сыграть в ответ.
— Я стал важным человеком, по-настоящему важным! — Сема облизал губы и торжественно, но вполголоса, словно это большой секрет, заявил: — Я работаю на саму Судьбу! От моих действий буквально зависит, будет человек счастлив или нет. Умрет или будет жить. Найдет себя или потеряет.
— В столовку, что ли, нашу устроился поваром? — поморщился Царев, вытирая рот.
— Дурак ты, — обиделся Сема. — Говорю же, на Судьбу тружусь.
Он достал из кармана смятую бумагу и разгладил на столе. Это была зарплатная квитанция, где Витя заметил хорошенькую сумму и необычную печать ОАО «Техники Судьбы».
— Странное название. Чем занимаетесь? — спросил Царев, откусывая от бутерброда.
— Вить, ты вроде не дурак, консерваторию окончил. Или тебе эти твои си-бемоли окончательно мозг прогрызли?
Царев обиделся и начал убирать скудное пиршество со стола.
— Погоди, не дуйся, я покажу, — схватил его за руку друг и, закинув в рот какую-то таблетку, растворился в воздухе.
— Вот что бывает, когда берешь оплату за репетиторство водкой…
Царев даже не подозревал, чем закончится его скромный прием по случаю увольнения из театра, где он еле сводил концы с концами последние пять лет. Сема против воли напоил его какой-то странной микстурой, от которой Царев протрезвел, научился летать, исчезать и попадать в квартиры через закрытые окна. Вместе они облетели за ночь три семьи, за которыми, по словам Семена, тот был закреплен и которым выстраивал судьбу на грядущие сутки: немного передвигал мебель, прятал обувь, менял время на часах, перенаправлял деньги с карт в неизвестных направлениях и портил сновидения.
— Ну как тебе? — спросил Сема, когда город проснулся и люди начали попадать в ситуации, заранее смоделированные техником судьбы.
— Это какое-то колдовство, да? — спросил Царев, все еще не верящий в чудеса прошедшей ночи.
— Да какое колдовство… Обычные препараты, одобренные Минздравом, — цокнул языком старый друг.
— Но зачем ты мне это показал?
— У меня на участке вакансия открылась, я решил тебе предложить. У нас сейчас кое-какие перемены намечаются. Ходят слухи, что грядут увольнения, а тут местечко появилось… Считай, удача. Есть время подумать до вечера.
Он похлопал друга по плечу, выбив из него ночную пыль, и отправился восвояси — на этот раз через обычную дверь, а не через окно, как делал всю ночь.
Возбужденный Царев так и не смог уснуть. Он проверил давление, температуру и сдал экспресс-анализ крови. Никаких отклонений от нормы, не считая чуть повышенного холестерина. Получалось, что все было взаправду.
Весь день он провел, крутясь возле инструмента: натирал его специальным полиролем, очищал клавиши и гладил педали, но не играл. Витя чувствовал себя предателем, который вот-вот согласится променять любимого друга и свои принципы на какую-то странную, но хорошо оплачиваемую работу, никак не связанную с музыкой. Но решение надо было принять. Царев поставил стул, открыл крышку пианино, закрыл глаза и наугад опустил все десять пальцев на клавиатуру. Зазвучал Брамс.
— Что ж, так тому и быть, — заключил вслух Царев и, доиграв сонату, оделся, обулся и побрел на остановку.
Как и сказал Сема, вакантное место действительно было. У молодого и не слишком успешного в жизни оператора кол-центра Яны Клюквиной умер ее техник судьбы. Да, так бывает, техники же ― обычные люди. А обычные люди не могут останавливать лбом пули, бетонные блоки и поезда без последствий для своего здоровья. Техник Клюквиной заигрался с собственной судьбой и, пытаясь проделать все это одновременно, не выжил.
В Бюро Цареву доходчиво объяснили, что судьба — это как бы точный механизм, за которым надо постоянно следить, чтобы не давал люфта. Потом Витю две недели таскали по стажировкам, заставили выучить КОДЕКС, выдали корочки, набор инструментов, личный судьбофон и наконец отправили на первую смену.
— «Успех на работе. Минимум три удачных заявки», — прочитал Витя задание, стоя ночью на чужой кухне. К заданию прилагались рекомендации. — Чушь какая-то. Как это вообще поможет? — бубнил пианист, накачивая продукты в холодильнике Клюквиной дополнительными витаминами, подкладывая ей деньги в кошелек, стирая пыль с лампочек и отмывая окна от копоти.
Проведя полночи за выполнением рекомендаций, новоиспеченный техник не отправился домой спать, а решил понаблюдать за своей подопечной — оценить результат проделанной работы. Приняв таблетку бодрости, он стал ждать утра.
Клюквина была мечтой психотерапевта и главным потребителем всякой мотивационной литературы. Комплексы, душевные тревоги, наследственная глупость. Когда на собеседовании ее спросили про стрессоустойчивость, Яна полчаса не могла успокоиться и плакала, но ее все равно взяли за красивые, красные от слез глаза. И еще потому, что ее дядя знал директора кол-центра.
Вкусно позавтракав, обнаружив лишние деньги в кошельке и напитавшись солнечным светом через чистые стекла, Яна зарядилась хорошим настроением и отправилась на работу. Царев успокоился. В таком настроении можно вершить великие дела и сворачивать горы ― не то что звонки принимать.
Но как только первый клиент облаял Яну за то, что ему пришел не тот унитаз, вся уверенность оператора выветрилась, словно люксовые духи, купленные возле метро.
Дальше становилось только хуже. Каждый новый клиент вводил Клюквину в ступор, и девушка часто ставила звонок на удержание, чтобы успокоиться, а затем продолжить беседу. Идиотская музыка в динамике клиента лишь разжигала его враждебность, и как только Клюквина возвращалась с ответом, человек посылал ее обратно или просил предоставить другого оператора.
Понимая, что скорее глухонемой продаст слепому картину по номерам, чем Клюквина — итальянское биде человеку, которому как раз нужно итальянское биде, Царев поступил как обычно: взвалил все на себя. Он звонил в кол-центр сантехнического магазина до тех пор, пока трубку не взяла Яна. Витя решил сам сделать заказ, исходя из своих скромных финансовых возможностей, а заодно поднатаскать свою клиентку на продажи.
Спустя пять минут общения с Яной ему хотелось разговаривать исключительно матом, чего он никогда себе не позволял, даже обучая студентов. Клюквина ничего не понимала в банальных вещах, не могла отличить душевую лейку от садовой, не знала, где на сайте магазина искать смесители, а слово «унитаз» стеснялась произносить вслух. Потом она десять минут составляла заявку, постоянно путала имя клиента и не единожды переходила на ты.
Но больше всего раздражала та самая монотонная и доводившая до белого каления мелодия, которая играла в динамике всякий раз, когда Яна просила «обождать минутку», пока она занимается вопросом.
Через полчаса Царев все же смог оформить три заказа и, совершенно изможденный, поехал домой, где четыре часа играл Штрауса, пока его не отпустило, а дурацкая мелодия не выветрилась из головы.
***
Этой же ночью пришла новая разнарядка: «Пять успешных заявок на работе». И те же рекомендации: витамины, солнце, успокаивающий чай, приятные мысли…
— Да вы издеваетесь! — возмущался Царев, глядя на инструкции.
Сделав все точно как было рекомендовано, педантичный Витя снова решил понаблюдать, веря в предначертанный успех. Сегодня Клюквина сделала минус одну заявку. Позвонил один из клиентов и отказался от недавнего заказа. Совершенно разбитая неудачами, Яна то и дело включала людям зубосводящую музыку, а сама бежала в уборную, чтобы поплакать.
«Я так с тобой последние штаны на ершик для унитаза променяю», — задумался Царев, понимая, что все заявки снова ложатся на его плечи.
Вечером он созвонился с мастером и попросил подключить его судьбофон к рабочему телефону Клюквиной, чтобы следить за ней из дома. На следующий день все повторилось: разнарядка, инструкции, слезы и сопли Клюквиной, требовательные клиенты.
Когда позвонил очередной нервный заказчик и начал требовать консультацию, в которой не нуждался, Царев уже знал, что через минуту Яна сдуется и включит ему раздражающую полифонию, а сама будет пить чай с ромашкой, пока не наберется храбрости. Так и случилось.
Терпеть больше не было сил. Некомпетентность и глупость Витя мог простить, но эту музыкальную диарею он был готов лечить даже вопреки собственным принципам. Понимая, что это полное отступление от правил и стопроцентное увольнение, пианист сделал то, чего никогда не делал раньше: проявил инициативу.
В нужный момент Царев перевел звонок на себя. Чувствуя настроение клиента, всю злобу и ненависть, переполняющую человека, техник начал играть ему на пианино.
Играл Царев от души: что-то очень душещипательное и проникновенное, такое, что самый твердый камень растает, как снежинка на ладони. Он сам не знал, что это было. Какая-то истеричная импровизация: немного классики, немного пост-рока, обрывки попсовых мотивов — сплошь настроение, а не конкретная мелодия. Царев ругался, плакал и молил о пощаде через музыкальный инструмент, и это было так доходчиво, что когда в динамике снова зазвучала Клюквина, клиент уже был в совершенно другом расположении духа. Еле сдерживая чувства от искренней игры Царева, мужчина вежливо попросил выставить ему счет на конкретную модель и, больше не задавая никаких вопросов, оплатил его.
Витя сам не верил в успех. Это было невероятно и очень странно. Результат надо было закрепить. Раздался звонок, на проводе была женщина, явно заряженная на скандал. Через тридцать секунд Клюквина уже вышла из разговора, зато в него вошел Царев. Включив громкую связь, он положил телефон на пианино и заиграл.
— Опять какое-то Какашка, — послышался вскоре из динамика противный голосок. — Хоть бы раз Аллегрову включили…
Для Царева это было проще пареной репы. Не прекращая играть, он плавно перешел на «Шальную императрицу».
Вскоре из динамика послышался вокал. Причем звучал не один голос, а два; потом голосов стало три. Когда вернулась Клюквина, женщины в динамике наперебой просили снова поставить телефон на удержание и «заказали» у пианиста Ваенгу, затем ― Буланову, а закончили Натали. В динамике пели, рыдали, смеялись и еще, кажется, стреляло шампанское. Клюквина не понимала, в чем дело, но сбросить вызов не могла по правилам кол-центра. После мини-концерта у нее купили три поддона плитки в египетском стиле и раковину модели «Императрица».
Конечно, успех был сомнительным, метод срабатывал не на всех звонках, но этим же вечером Царев набрался храбрости и позвонил мастеру. Убедившись, что его не уволили, он выпросил разрешение на свою методику. Так как на судьбу это никак не влияло, ему дали зеленый свет и даже похвалили.
Тут-то у Царева и началось раздолье. Не тратя время на идиотские рекомендации, он начал делать то, что умел и любил лучше всего: играл на пианино. Клиенты смеялись, рыдали, пели и подыгрывали на музыкальных инструментах. Это были настоящие телефонные концерты. Люди без конца благодарили ничего не понимающую Клюквину за бог знает какие заслуги.
Приободрившись этой невероятной похвалой и удачными заказами, Яна обрела кое-какую уверенность и начала сама работать более активно и менее эмоционально, а Витя был просто счастлив. Да, он играл не то, что хотел сам, но он играл. А это было главное. К тому же больше всего людям нравились именно его импровизации.
Так продолжалось две недели. Вскоре Цареву пришла первая зарплата. На нее он смог проставиться Семе за приглашение на работу, купить занавески на кухню и заполнить холодильник едой.
Кажется, жизнь налаживалась, вот только на судьбофон начали приходить другие задания, которые никак нельзя было решить при помощи музыки: передвинуть мебель, разморозить холодильник, затопить соседей. Царев стал лениться и выполнял работу вполсилы, мечтая как можно скорее вернуться к игре. Но вскоре Клюквина научилась сама справляться с заявками и перестала включать режим ожидания. Это был конец.
Царев не мог смириться с переменами и только лишний раз убедился в том, что, кроме любимого пианино, ему ничего больше не интересно в этой жизни. В итоге через месяц Клюквину передали другому технику, а Витю попросили сдать судьбофон и рассчитали.
Этим же вечером он обзвонил все конторы, где раньше работал, а потом выложил объявление о репетиторстве. Все возвращалось на круги своя и не могло не огорчать. Через пару дней поступил первый звонок, но совершенно не тот, который ожидал Витя.
— Это же вы техник-пианист? — спросил взволнованный голос.
— Я уже не работаю техником, меня уволили, — ответил Царев и хотел сбросить вызов, но ему не дали.
— Да вы что? Ай-ай-ай, как же так — уволили?
— Очень просто. Не справляюсь.
— Да про вас же легенды ходят! Вы на всё Бюро прославились.
— Здорово, — безрадостно сказал Царев.
— Слу-у-шайте, раз уж вы все равно теперь без работы, не хотите шабашку взять? У меня клиент проблемный…
— Да не нравится мне эта работа: носки прятать, телефоны разряжать… Не мое это!
— Так и не надо! Это я и сам могу, с носками-то. Мне другое надо. Клиент у меня в кол-центре банка работает, а туда, сами знаете в каком настроении люди звонят. Я думал к вам на курсы записаться и тоже играть научиться, но раз вы свободны, то, может, вы?
— Я? Играть? — удивился Царев. — Но я же не работаю…
— Тем лучше, значит, график свободный, — наседал мужчина. — Ну что вам терять, кроме времени?
«И то верно», — подумал Царев и, не особо раздумывая, согласился.
Через шесть месяцев у полусотни техников на судьбофонах стояло приложение с определением музыкальных предпочтений, а счастливый Царев, на радость соседям, работал с утра и до позднего вечера, не покидая собственной квартиры. А вскоре мужчина набрал группу учеников из бывших коллег-техников, которые тоже видели потенциал в таком подходе.
Сам он, конечно, не стал возвращаться в Бюро, но и память ему не стерли, как это обычно бывало с теми, кто увольнялся. Сделали поблажку, как независимому специалисту. А все благодаря Семену — лучшему другу Царева и по совместительству его личному технику, который пошел однажды против правил, желая помочь товарищу. На это, возможно, тоже была воля Судьбы, а может, всему виной хитрый обход ее установок, который вряд ли сможет нанести какой-либо ущерб мирозданию. Кто знает…
Александр Райн
